Россия 2007. Часть 7. Вооруженные силы и военная промышленность

( Фрагмент книги «Россия 2007. Тенденции развития» )

Содержание:

• 7.1. Значение «военной составляющей» для российской политики ↓
• 7.2. Вооруженные силы и военная реформа ↓
• 7.3. «Отложенные решения» ↓
• 7.4. «Имиджевые успехи» российской военной политики и недостаток содержания ↓
• 7.5. «Бархатная консолидация» военной промышленности ↓

7.1. Значение «военной составляющей» для российской политики

Современная военная политика Российской Федерации в значительной степени оказывается связанной с конъюнктурой политического курса, проводимого руководством страны. Не имея достаточного количества ресурсов и инструментов для конкуренции на равных с ключевыми мировыми игроками (в особенности с США) сразу во всех областях (экономика, культурное влияние и т.д.), представители Москвы склонны использовать различные варианты психологического давления на своих партнеров/конкурентов. Демонстрация увеличившихся (или хотя бы сохранившихся) военных возможностей становится важным составным элементом нового имиджа «позднепутинской» России – энергичной и добивающейся нужных себе результатов, способом добиться изменения «тональности» в диалоге с партнерами/конкурентами, причем отнюдь не только по собственно военным вопросам.

Внешнеполитическая эффективность подобного подхода остается дискуссионным вопросом[83], учитывая, с одной стороны, действительно произошедшее изменение тональности в переговорах России с Западом, а с другой стороны, наличие серьезного разрыва между масштабом заявляемых военных амбиций и объективно существующим потенциалом вооруженных сил страны. Разрыв между нацеленностью исключительно на демонстрационные эффекты (для внешней и внутренней «общественности») и реальным содержанием военной политики представляется особенно сомнительным еще и потому, что роль военной составляющей в мировой политике в ближайшие десятилетия наверняка будет возрастать. Ряд экспертов прогнозируют настоящий ренессанс традиционных силовых инструментов на новом этапе межгосударственной конкуренции, что будет вызвано истощением природных ресурсов и энергодефицитом наиболее крупных экономик[84]. Следовательно, задача трансформации нынешней «имиджевой» военной политики в полноценную программу по модернизации вооруженных сил становится все более и более актуальной.

7.2. Вооруженные силы и военная реформа

Как отмечает военный эксперт Анатолий Цыганок, «в широком смысле слова военная реформа – это приведение всей оборонной деятельности государства в соответствие с политическими, социальными и экономическими изменениями в обществе с учетом состояния общества, экономики, военно-промышленного комплекса, военно-технического сотрудничества»[85].

И хотя на уровне прежних руководителей Минобороны несколько раз имели место высказывания о завершении военной реформы в РФ, сам факт признания (хотя бы и косвенно) высшими должностными лицами недостаточного уровня боеспособности Вооруженных сил позволяет предположить обратное. Напомним, о неспособности в 1990-е годы всей российской армии собрать даже 50 тысяч человек для ведения боевых действий в Чечне говорил сам Владимир Путин в своем обращении к Федеральному собранию в 2006 году (при этом не было заявлено о принципиальном изменении ситуации в лучшую сторону за последние годы). К 2007 году представление Президента РФ о необходимости реального продолжения военной реформы стало очевидным, поскольку оно «материализовалось» в назначении на пост министра обороны «нестандартного» для армии человека – бывшего главы Федеральной налоговой службы Анатолия Сердюкова.

Выбор в пользу сугубо штатского чиновника, специалиста по финансовому контролю, однозначно свидетельствует о намерении Владимира Путина отказаться от прежнего курса, когда реформированием вооруженных сил занимались сама военная элита, объективно не заинтересованная в повышении прозрачности и отчетности в расходовании огромных бюджетных средств. Приход Сердюкова означал, по сути, первую попытку политического руководства страны всерьез разобраться в структуре финансовой «черной дыры» Минобороны, находящейся под коррупционным контролем тандема генералитета и руководства производственных мощностей ВПК, особенно существующих в форме ФГУПов.

«Репрессии» со стороны Анатолия Сердюкова в отношении высокопоставленных руководителей Минобороны начались уже через месяц после его назначения. Темп «вынужденных отставок» выглядит не слишком быстрым только на первый взгляд – все предыдущие министры обороны (включая Сергея Иванова) практически не решались проводить подобные жесткие кадровые решения в принципе. Тем более, что само назначение, вероятно, было неожиданным для Сердюкова и потребовало времени на адаптацию в среде, изначально скептически настроенной по отношению к «непрофессионалу». Однако последовавшие события доказали, что новый министр получил от Президента РФ значительную «свободу рук» в отношении подчиненных.

Первым из высокопоставленных чиновников в конце марта 2007 года подал в отставку начальник Главного управления международного военного сотрудничества Минобороны генерал-полковник Анатолий Мазуркевич. В силу традиций, как ведомственной кадровой культуры, так и общей стилистики работы нового министра (да и назначившего его Путина) отставка Мазуркевича не сопровождалась скандальными разоблачениями и была официально заявлена как связанная с «собственным желанием» генерала. Однако есть основания полагать, что истинной причиной ухода Мазуркевича стали как раз финансовые нарушения в его ведомстве, выявленные при устроенной Сердюковым проверке. Позднее свои посты «добровольно» оставили и другие высокопоставленные военные: главком ВВС Владимир Михайлов, начальник вооружения ВС РФ в ранге заместителя министра обороны Алексей Московский, первым замминистра по боевой подготовке войск Александр Белоусов.

Указанные отставки сопровождались последовательным формированием Сердюковым новой команды финансистов-профессионалов внутри Минобороны, которым новый глава оборонного ведомства мог бы лично доверять, не опасаясь конфликта интересов. Посты советников Сердюкова заняли его непосредственные соратники по прежнему месту работы: бывший замглавы ФНС Сергей Хурсевич и экс-заместитель министра финансов Михаил Моторин. Одновременно Сердюков повысил начальника службы экономики и финансов Минобороны Любовь Куделину до уровня замминистра, т.е. предпочел увольнению фактическую инкорпорацию одного из лучших финансистов страны в свою собственную «команду» бывшей протеже Алексея Кудрина.

Что касается возвращения в Минобороны генерала чеченской война Владимира Шаманова, то этот шаг носит «страховочный» характер, позволяющий Сердюкову не провоцировать риски роста недовольства в среде профессиональных военных «засилием» в министерстве выходцев из гражданских служб.

7.3. «Отложенные решения»

И все же основным итогом военной реформы на конец 2007 года можно считать подтверждение выбора в пользу «отложенных решений». Масштабное финансовое оздоровление Минобороны, которого должен добиться Анатолий Сердюков, фактически будет только «промежуточным финишем» в реализации нового этапа военной реформы. Сам Сердюков не претендовал на формулирование собственного видения сути реформирования армии – модернизации ее военной доктрины, теоретических положений военного искусства, требований к перспективной боевой технике, проблемам подбора и обучения офицерских и сержантских кадров, прохождению службы рядовым, офицерским составом и сержантами-контрактниками и т.д.

Следовательно, Сердюков и подчиненные ему генералы пока создают лишь «веер возможностей» для принятия политическим руководством страны стратегических решений относительно дальнейшего развития вооруженных сил. Традиций активного вмешательства армии в политику в России не существовало и ранее, но в настоящее время генералитет склонен уклоняться от принятия каких-либо стратегических решений в принципе.

Например, до сих пор сохраняется неопределенность с позициями высокопоставленных военных руководителей относительно сокращения сроков призыва на срочную воинскую службу и вообще перспектив развития «контрактного сектора» в российской армии. Напомним, с 1 января 2007 года отменены 9 из 25 отсрочек от армии, срок службы в армии сокращается на полгода, а с 2008 года служба по призыву составляет всего один год. При этом сразу бросается в глаза количественное несоответствие сокращения числа призывников из-за уменьшения сроков службы (в два раза) расширению того же призывного контингента за счет отмены отнюдь не самых «массовых» отсрочек (по уходу за родителями, пожарным и т.п.). В результате почти неизбежной окажется очередная необходимость выбирать между непопулярными решениями: дальнейшее сокращение численности ВС, отмена «массовых» отсрочек (студенческие, медицинские) или возвращение к прежним срокам призыва (полтора или два года). Осознавая риски социальной дестабилизации при реализации любого из указанных вариантов, генералитет предпочитает занимать выжидательную позицию.

Другим ярким примером, демонстрирующим «гибкость» позиции высокопоставленных военных специалистов, является ситуация с совместными учениями российских Вооруженных сил и Народно-освободительной армии Китая (НОАК) в августе 2007 года. Впервые на территории России присутствовали китайские войска в количестве 1700 человек со своей бронетехникой, вертолетами и самолетами. Вместе с комментариями о данном событии как о символическом начале превращения Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) в полноценный военный блок стала распространяться и альтернативная точка зрения, предупреждающая о серьезных рисках военной кооперации с Китаем в условиях неопределенности будущего политических отношений РФ и КНР. Причем данная точка зрения высказывалась отнюдь не только аналитиками «западнической» ориентации[86], что было вполне ожидаемо, но и относительно близкими к российской военной корпорации экспертами вроде директора Института политического и военного анализа Александра Шаравина. Последний прямо указывает на необходимость приоритета в разработке способов нейтрализовать потенциальную угрозу России именно со стороны КНР («Китай огромными шагами движется к тому, чтобы стать не региональной, а мировой державой, и, учитывая природу его политического режима, трудно не заметить опасность этой перспективы для всего мира»[87]).

Отметим, что параллельно с учениями с НОАК российские вооруженные силы не только поддерживают политический диалог с НАТО, но и проводят совместные с Североатлантическим альянсом военные учения «Торгау» (в 2007 году учения прошли в Германии, до этого базой для маневров выступала Нижегородская область в РФ). Масштаб «Торгау», конечно, несопоставим с российско-китайскими учениями, кроме того, «Торгау» несколько раз частично срывалось из-за различных трактовок сторонами предварительных договоренностей и не имеет широкого медийного освещения. Однако сам факт проведения подобных учений с американцами, как и «пробрасывания» идей относительно рискованности военной кооперации с КНР, доказывает стремление российского генералитета продолжать свою «выжидающую» тактику с предоставлением политическому руководству самого широкого спектра возможных решений относительно выбора военных партнеров РФ.

На наш взгляд, можно провести параллель между отношением военной корпорации к учениям с НОАК и отношением к выходу России из Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ). И в том и в другом случаях реальные последствия для Вооруженных сил РФ могут стать ощутимыми только в случае принятия политического решения относительно перспектив дальнейших отношений России с КНР и ЕС/США соответственно. Учения с китайцами не означают неизбежного создания военного союза, точно так же выход из ДОВСЕ может де-факто не внести изменений в военное присутствие РФ на границах с ЕС/НАТО.

Источник: Профиль.

Россия и НАТО даже сейчас «не добирают» до разрешенных (по версии ДОВСЕ) «потолков» обычных вооружений, и вряд ли начнут немедленное их увеличение в ближайшее время. Отмена фланговых ограничений, которые накладывал ДОВСЕ на РФ, приведет, вероятно, к некоторой перегруппировке российских вооруженных сил (увеличению количества дислоцированной боевой техники на Кавказе и в Северо-Западном регионе), однако этот рост не окажется масштабным, учитывая отсутствие заинтересованности в настоящий момент России и НАТО в военной конфронтации.

НАТО как военный альянс стран Запада (и США как его часть) слишком отвлечен на другие геополитические проблемы современности, решить которые без кооперации с Россией практически невозможно (рост исламского фундаментализма, ядерная программа Ирана и т.д.). Со стороны Москвы также не просматривается особой выгоды от возможного прекращения сотрудничества с Североатлантическим альянсом, в том числе от работы по линии Совета Россия-НАТО. Во-первых, Совет является одним из личных проектов Владимира Путина, который, несмотря на всю его жесткую риторику в адрес Запада (Мюнхенская речь и т.д.), всегда подчеркивал важность сохранения институционализированных площадок для продолжения постоянного диалога. Таким образом, продолжение работы Совета сотрудничества Россия-НАТО становится в некотором смысле частью «плана Путина», которому будет вынуждена следовать команда будущего Президента России. Во-вторых, даже в условиях заметного увеличения финансирования российских Вооруженных сил в последние годы, РФ все равно уступает объединенному военному потенциалу стран НАТО.

Следовательно, снятие ограничений ДОВСЕ (а, тем более, Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, о чем стали активно говорить в 2007 году) развязывает руки не только Москве, но и в значительной степени самому НАТО. Впрочем, логика «отложенных решений» позволяет при необходимости российскому руководству начать более рискованную игру, что, тем не менее, по-прежнему маловероятно.

7.4. «Имиджевые успехи» российской военной политики и недостаток содержания

Если деятельность самого Анатолия Сердюкова носила ярко выраженный «прикладной» характер без стремления афишировать свои успехи, то того же самого нельзя сказать об остальной части российской элиты, претендующей на формирование военной политики или хотя бы «озвучивание инициатив от имени государства».

Риторика «возвращения России на мировую арену» в 2007 году сопровождалась реализацией сразу нескольких инициатив, призванных продемонстрировать мощь военного потенциала страны. К таковым можно отнести: возобновление полетов стратегической авиации к территории потенциальных военных противников, решение о возобновлении традиции военных парадов с использованием тяжелой боевой техники на Красной площади и т.д. Однако, на наш взгляд, сугубо пиаровская составляющая в большинстве данных начинаний скрывает отсутствие реального содержания, действительно имеющего оборонное значение. Возможно, на масштабное использование «военного пиара» российское руководство толкнуло, в том числе, и не слишком высокое доверие к боеготовности армии, которое демонстрировали опросы общественного мнения.

Рассмотрим чуть подробнее ключевые элементы «военного пиара» в сравнении с реальными достижениями.

Контрактники. Хотя в целом российская военная корпорация придерживается мнения о необходимости сохранения массовой призывной армии, неизбежность перевода хотя бы отдельных частей (постоянной боеготовности) на контракт стала в 2006-2007 гг. очевидной даже для традиционалистски настроенных генералов, не готовых ни на уменьшение численности армии, ни на сокращение призыва[88]. В то же время, прежние заявления военных руководителей о массовом «добровольном» вступлении в ряды контрактников вчерашних срочников стали в 2007 году опровергаться не только правозащитными организациями, но и представителями самого высшего генералитета.

Расширение арсенала Стратегических ядерных сил. В феврале 2007 года Сергей Иванов как министр обороны объявил о намерении ВС в ближайшие годы поставить на боевое дежурство 34 шахтные пусковые установки, а также 66 грунтовых подвижных комплексов «Тополь-М (12-13 ракет в год). В декабре 2007 года была представлена скорректированная цифра в 6-7 «Тополей-М» в год, что заставляет предположить невозможность (по экономическим причинам) реального ускорения перевооружения сухопутной части российской ядерной «триады». При этом часть экспертов вообще отрицает обоснованность стратегической ставки на «Тополя-М», поскольку последние, в отличие от ракет с шахтным базированием, крайне уязвимы для космической разведки и уничтожения даже легковооруженной группой диверсантов[89].

Что касается морской части стратегических вооружений, то 2007 год был отмечен резкой интенсификацией работ по технической «доводке» новой ракеты «Булава», которая должна стать главным оружием российских стратегических подлодок. Однако, несмотря на все усилия военных, анализ даже открытых источников позволяет судить о завершении большинства (если не всех) испытательных стрельб «Булавы» провалом. Среди военных экспертов доминирует точка зрения, что причина неудач «Булавы» заключается в изначально ошибочном решении унифицировать ракеты для морского подводного старта с ракетами наземными («Булава» фактически является морской версией «сухопутного» «Тополя») – эта задача еще никем в мире не была решена. Следовательно, велика вероятность, что широко разрекламированный проект «новой главной морской ракеты» вообще не удастся «довести до ума», а вместе с ней придется списывать и три новые подлодки класса «Юрий Долгорукий» (одну уже готовую и две в проекте), которые разрабатывались специально под «Булаву»[90]. Результатом будут серьезные финансовые потери.

Возобновление патрулирования нейтральных вод российской стратегической авиацией и ударной корабельной группировкой. В августе 2007 года впервые за последние 15 лет российские стратегические ракетоносцы Ту-160 и Ту-95 возобновили постоянное дежурство в воздухе. Несмотря на масштабное освещение данного события в СМИ и соответствующий патриотический пафос многих журналистов, реальная военная значимость возобновления полетов стратегической авиации оказалась сведенной к тренировке летного состава, поскольку, как позже заявляли российские военные руководители, на самолетах во время полетов к границам США, Норвегии и Великобритании даже не было установлено оружие.

Что касается возобновления присутствия ВМС России в Мировом океане, то в этом случае разрыв между пропагандистским обеспечением события и его реальной военной значимостью еще более заметен. Напомним, впервые за 10 лет ударная корабельная группа Северного флота совершила дальний поход в Атлантику и Средиземное море. В группу вошли тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов», два больших противолодочных корабля, корабельная авиация, суда обеспечения. При этом, по словам военных экспертов, флагман «Адмирал Кузнецов» уже много лет находится в таком техническом состоянии, что после каждого похода нуждается в многомесячном ремонте[91], а о том, чтобы российским кораблям соревноваться в Атлантике и Средиземном море с находящимися там флотами США не может быть и речи. Кстати, даже вполне лояльные российским властям эксперты открыто соглашаются с жесткими оценками состояния отечественного ВМФ. «Не секрет, что флот небоеспособен» - так, в частности, охарактеризовал в интервью «Коммерсанту» ситуацию на 2007 год глава Центра анализа стратегий и технологий, член общественного совета при Минобороны Руслан Пухов[92].

Справедливости ради, следует отметить, что в 2007 году в сфере технической модернизации армии имели место и события, реальная значимость которых не сильно уступала своему пиар-сопровождению. Речь идет об успешных испытаниях ракетных ударных комплексов «Искандер» и новейших систем ПВО С-400. Однако до массовых закупок для армии данной техники дело в 2007 году не дошло, и вряд ли ситуация изменится в ближайшее время.

7.5. «Бархатная консолидация» военной промышленности

Восприятие ВПК как «мотора модернизации» страны, видимо, является составной частью мировоззрения той части путинской элиты, которую принято называть «силовиками». В российском военно-промышленном комплексе действительно заложен огромный научно-технический потенциал, вполне применимый и в гражданском машиностроительном секторе – в том числе и данной логикой обосновываются инициативы 2007 года по созданию госкорпораций. Таким образом, одним из результатов 2007 года можно считать прекращение «сепаратного» существования ВПК и инкорпорацию его предприятий в крупные государственные холдинги.

Головной госкорпорацией в сфере ВПК в 2007 году стала компания «Ростехнологии» Сергея Чемезова, трансформирующаяся из «Рособоронэкспорта». Всего существует пять профильных проектов, реализацию которых активно форсирует Чемезов, постепенно приобретающий статус едва ли не главного «государственного олигарха». Первый – это укрепление созданного в 2002 году на базе ОПК «Оборонпром» вертолетного холдинга. Сейчас ФГУП занимается выстраиванием единой производственной цепи и специализацией основных предприятий компании. Второй предполагает консолидацию компаний, занимающихся двигателестроением. Основой новой госкомпании станет НПО «Сатурн». Впоследствии с большой долей вероятности в него войдут Уфимское мотостроительное производственное объединение и Пермский моторостроительный комплекс. Третий связан с созданием бронетанковой госкорпорации. Он активно обсуждался в течение 2007 года, однако значительного развития все же не получил. Сейчас рассматриваются возможные участники бизнес-структуры и базовое предприятие. Предположительно, на эту роль претендует ФГУП «ПО Уралвагонзавод».

Четвертый проект должен объединить производителей на высокотехнологичном металлургическом рынке РФ. Причем, здесь можно обозначить два направления: укрепление позиций титановой корпорации «ВСМПО-Ависма» и создание госкомапнии по производству спецсталей. Если говорить о последнем направлении, то здесь ключевым событием стала покупка ЗАО «РусСпецСталь» («дочерняя» структура «Рособоронэкспорта») у «Midland steel industries limited» 100% акций Металлургического завода «Красный Октябрь», расположенного в Волгограде. Наконец, пятый проект предполагает консолидацию военной электроники. В СМИ циркулировала информация, что на имя Сергея Иванова (в прошлом министра обороны), перед официальным созданием «Ростехнологий» поступило письмо, в котором предлагалось на базе «дочки» «Рособоронэкспорта» компании «Оборонпром» создать ОАО «Электронные системы». Предполагается, что в состав госкомпании войдут ключевые предприятия с государственным капиталом. Значительной производственной целостности последние активы пока не представляют, однако, подобно проекту в вертолетостроении, Чемезов планирует хотя бы «обозначить» свое присутствие в военной электронике. Впоследствии структура госкомпании, вероятно, будет значительно отформатирована в соответствии с тем статусом и политическим весом, который будет у Чемезова во время президентства Дмитрия Медведева. Не исключены попытки конкурирующих госкорпораций и госкомпаний («Роснанотех», РЖД и т.д.) в перспективе отобрать у «Ростехнологий» часть бизнеса, связанного, например, с производством высокоточного оборудования или транспортного машиностроения.

Что касается планов ОАК и ОСК в сфере производства оружия, то они пока менее масштабны, чем у «Рособоронэкспорта». Авиастроительной корпорации придется реализовывать проект истребителя пятого поколения (в настоящее время имеются только на вооружении США), что неизбежно по политическим причинам, но очень сложно по технологическим и финансовым. Велика вероятность, что если проект создания истребителя пятого поколения будет затягиваться, то для нынешнего руководства ОАК последуют «оргвыводы» (особенно если Дмитрий Медведев будет испытывать необходимость в поиске удобных поводов для вывода из политической игры своих бывших конкурентов по «гонке преемников», включая Сергея Иванова – председателя совета директоров ОАК). ОСК же может столкнуться с серьезными претензиями к качеству своей продукции со стороны внешних потребителей (напомним, 2007 год был отмечен неоднократными претензиями Индии относительно качества продаваемых ей российских военных кораблей).

Насколько вообще организационная схема госкорпораций окажется конкурентоспособной в сфере производства военной продукции – покажет время. В пользу госкорпораций (ОСК, ОАК, «Ростехнологии») говорит их статус некоммерческой организации – т.е. возможность тратить ресурсы без требования быстрой отдачи, что очень способствует разработке и производству столь сложной продукции (нуждающейся в «долгих» инвестициях), как военная техника. С другой стороны, тот же некоммерческий статус и фактическая неподконтрольность Правительству могут привести сотрудников госкорпораций к отсутствию стимулов к эффективной работе. Сложно будет оценить и качество работы менеджмента. К примеру, нынешний глава ОСК Юрий Яров имеет весьма неоднозначную (тянущуюся еще с «ельцинских» времен) репутацию менеджера. Пока главным способом решения кадровых вопросов в России является «путинский арбитраж», признаваемый всеми игроками, особых причин опасаться неэффективности и «несменяемости» того или иного крупного менеджера нет. Однако в случае реализации сценария с постепенным отходом Путина от исполнения его нынешней арбитражной функции, формальная независимость и Ярова, и прочих менеджеров госкорпораций от Правительства может создать проблемы, в том числе в сфере ВПК.

» Часть 1. Политическая система России - изменения в период избирательных кампаний